Положение было странное до невозможности. При ином раскладе, с другой девчонкой, разве не смог бы я от души порадоваться такому повороту? Но с ней я впадал в смятение. Честно говоря, я вообще понятия не имел, что придумать в подобных обстоятельствах. Да тут и никакая придумка не помогла бы — слишком уж дурацкой была ситуация, в которую я попал. К тому же, еще больше усугубляя картину, мой пенис, прижатый ее ногой, начал понемногу твердеть.

Она все сопела в том же духе — но, думал я, она ведь должна прекрасно улавливать изменения формы моего пениса. Чуть погодя, будто бы нисколько и не просыпаясь, она тихонько просунула руку и обняла меня за спину, а потом чуть повернулась у меня на руке. Теперь ее грудь еще теснее прижалась к моей, а пенис прижался к мягкому низу ее живота. Положение стало хуже некуда.

Загнанный в такую вот ситуацию, я, конечно, в известной мере на нее злился — но вместе с тем объятие с красивой женщиной несет в себе элемент некоего жизненного тепла — и меня всего обволакивало это одуряющее, газообразное чувство. Мне уже было никуда не убежать. Она отлично чувствовала все мое душевное состояние, и от этого я снова злился — но перед лицом чудовищного дисбаланса, который являл мой распухший пенис, злость теряла всякий смысл. Плюнув на все, я закинул свою свободную руку ей за спину. Теперь окончательно получалось, что мы обнимаемся.

Однако и после этого мы оба делали вид, что крепко спим. Я чувствовал своей грудью ее грудь, она ощущала областью чуть ниже пупка мой твердый пенис — и мы долго лежали, не шевелясь. Я разглядывал ее маленькое ухо и линию мягких волос, она не сводила глаз с моего горла. Притворяясь спящими, мы думали об одном и том же. Я представлял, как мои пальцы проскальзывают в ее юбку, а она — как расстегивает молнию на моих брюках и дотрагивается до теплого, гладкого пениса. Чудесным образом мы могли прочитывать мысли друг друга. Это было очень странное ощущение. Она думала о моем пенисе. И пенис мой, о котором она думала, казался мне совершенно не моим, а чьим-то чужим. Однако, что ни говори, то был мой пенис. А я думал о маленьких трусиках под ее юбкой и о жаркой вагине под ними. И возможно, что она ощущала свою вагину, о которой я думал, так же, как я ощущал свой пенис, о котором думала она. Хотя кто его знает — может, девчонки ощущают свои вагины совершенно иначе, чем мы свои пенисы? В подобных вещах я не очень разбираюсь.

Но и после долгих колебаний я не сунул пальцев в ее юбку, а она не расстегнула молнии на моих штанах. Тогда казалось, что сдерживать это неестественно, но в конечном счете, я думаю, все было правильно. Я боялся, что если дать ситуации толчок к развитию, то она загонит нас в лабиринт неминуемой страсти. И она чувствовала, что я этого боюсь.

Обнявшись так, мы лежали минут тридцать, а когда утро осветило комнату до самых дальних углов, оторвались друг от друга. Но и оторвавшись от нее, я чувствовал, как в воздухе вокруг меня плавает запах ее кожи.

С тех пор я с ней ни разу не встречался. Она нашла квартиру в пригороде, переехала туда и так отошла от этой странной компании. Я бы даже сказал, очень странной — но это исключительно мое мнение; сами-то они, наверное, никогда себе странными не казались. Думаю, в их глазах мое бытие выглядело куда более странным.

После этого я несколько раз встречался с моим добрым товарищем, давшим мне приют, и мы, конечно же, говорили о ней — но я не могу вспомнить, что это были за разговоры. Боюсь, просто бесконечные переливания из пустого в порожнее. Товарищ этот закончил университет, уехал к себе в Кансэй, и мы с ним перестали видеться. А потом прошло двенадцать или тринадцать лет, и я постарел ровно на столько же.

У старения есть одно преимущество: сфера предметов, вызывающих любопытство, ограничивается. Вот и у меня в ходе старения стало гораздо меньше поводов для общения со всякого рода странными людьми. Бывает, по какому-нибудь внезапному поводу я вспоминаю таких людей, встречавшихся мне раньше, но воодушевляет это не больше, чем обрывок пейзажа, зацепившийся за край памяти. Ничего ностальгического, и ничего неприятного.

Просто несколько лет назад я совершенно случайно встретился с ее мужем. Он был моего возраста и работал директором фирмы по торговле пластинками. Высокого роста и спокойного нрава, он казался человеком неплохим. Волосы его были пострижены ровно, как газон на стадионе. Встретился я с ним по делу, но когда деловой разговор закончился, он сказал, что его жена раньше меня знала. Потом назвал ее девичью фамилию. Эта фамилия ни с чем не увязалась у меня в голове, но после того, как он назвал университет и напомнил про фортепиано, я наконец понял, о ком идет речь.

— Да, помню, — сказал я.

Так обнаружились ее следы.

— Она говорит, господин Мураками, что видела вас на фотографии в каком-то журнале и сразу узнала. Была очень рада.

— Я тоже рад, — сказал я. На самом деле, тот факт, что она меня помнит, вызывал у меня не столько даже радость, сколько удивление. Ведь мы с ней виделись совсем короткое время и лично почти не разговаривали. Как-то удивительно вдруг встретить собственную старую тень. Я потягивал кофе, и мне вспоминалась ее мягкая грудь, запах волос и мой эрегированый пенис.

— Она была очаровательна, — сказал я. — У нее все хорошо?

— Да ничего… Скажем так, сносно. — Он говорил медленно, как бы выбирая слова.

— Что-то не в порядке? — поинтересовался я.

— Да нет, нельзя сказать, что совсем здоровья нет. Хотя сказать, что все в порядке, тоже несколько лет уже как нельзя.

Я не мог установить, до каких пределов его можно расспрашивать, и поэтому ограничился неопределенным кивком. Да по правде сказать, я и не собирался у него выпытывать про ее дальнейшую судьбу.

— Как-то я не по существу сказал, да? — Он слабо улыбнулся. — Довольно трудно рассказать это с толком и по порядку. Хотя вообще-то ей полегчало. По крайней мере, сейчас гораздо лучше, чем раньше.

Я проглотил остатки кофе и, находясь в некотором недоумении по поводу сказанного, решил все-таки задать вопрос:

— Извините, может быть я поднимаю щекотливую тему — с ней что-нибудь случилось? А то я вас слушаю, но как-то не все понимаю.